| Описание: |
Когда уляжется волнение от праздничной встречи с Петербургом, число попыток успеть «домой» до развода мостов перевалит за семь, а число чудес — за десяток, когда боль в ногах — от немыслимых пространств — потеряет остроту и станет сладкой, следует стать особо внимательным. Чтобы услышать, что этот город хочет сказать именно тебе, важно вовремя «выключить туриста». Отложить карту города; взять в руки бумагу с карандашом или книгу...
Честертон заметил, что у плохой книги всегда есть мораль, а хорошая — мораль сама по себе. В этом смысле Петербург читается как гениальная книга со множеством глав. Град святого Петра — симфония соборов, из которых каждый в любом другом городе мог стать кафедральным. Прозрачный Петрополь, проглядывающий в садах с античной скульптурой. Церемонный Санкт-Петербург голландского глянца и италийского декора. Мрачный Петроград трёх революций, который снится крейсеру «Аврора». Город-герой, город-глыба — военный, блокадный несломленный Ленинград... И между строк, мимо хронологии скользящий Питер — гипертекст литературных салонов, архитектурных мансард, — антисоветский и антипопсовый. Одновременный урок истории, литературы, искусствоведения, с которого не хочется уходить, и страшно подумать, что вот-вот прозвенит звонок.
Совершенство недостижимо, но к нему стоит стремиться. Уже хочется спрятать тяжёлую фотокамеру, которой три часа напролёт ловил косые предзакатные лучи. Город над Невой часами не отпускает уставшее солнце за горизонт. Такому мягкому, золотому свету в июньском Киеве отпущено лишь полчаса. На полчаса предметы и лица обретают глубину и несут печать далёкой, нездешней красы. В эти минуты кажется, будто мир был задуман Творцом именно таким — пронизанным тихими вечерними лучами. Но северным питерским летом преображение материи светом длится невероятно долго. Совершенство подпускает к себе совсем близко. Теряется ощущение времени, и внутри тебя — постоянно семь вечера. И за все эти дни ни один кадр не отразил прелести увиденного. К совершенству стоит стремиться. Но оно недостижимо.
Здесь трудно выполнить завет классика — любить искусство в себе, а не себя в искусстве.
С первой частью — ясно. Даже после мимолётного визита «Петербург в себе» неизбежен. Нельзя уехать из этого города, не увозя на родину свой, «внутренний» Питер. Его лицо, сшитое геометрично, как лоскутное одеяло, на всех глядит одинаково. Но изнанка — для каждого своя. Из каких временных и культурных слоёв приходят лоскуты впечатлений — вопрос вкуса. К кому ты поспешишь в Эрмитаже, пока полотна ещё «помещаются» в глаза. К Рембрандту, к импрессионистам или, может, в византийский зал с иконами, похожими на окна в Небо. Кто будет твоим собеседником в Летнем Саду — Андрей Белый, Саша Чёрный или курсант из Нахимовского. Чем поразит Исаакий — масштабом размаха, нежностью мозаик — или панорамой города с колоннады и вмятинами от бомбёжки «сороковых, роковых»... Сфинкс из древних Фив, так запросто лежащий на каменном берегу Невы, кони Аничкова моста, крылатые грифоны — галерея ликов одного зверя по имени Чёрный Пёс Петербург.
Отрывок "Записки с берегов Невы"
Екатерина Ткачёва |
|
